«Подземные боги» (andedion) в надписи из Шамальера

«Подземные боги» (andedion) в надписи из Шамальера
Автор: Уилл Паркер (с)
Перевод: Анна Блейз (с)
Источник: Will Parker, The Four Branches of the Mabinogi, 2007

Надпись из Шамальера начинается со слов andedion uediiumi… По поводу того, как следует переводить этот зачин, высказывалось много предположений^[1], но наиболее удовлетворительной представляется интерпретация, согласно которой uediiumi — это форма глагола (в первом лице), родственного современному валлийскому gweddio, «молиться» или «призывать». Таким образом, автор надписи взывает к некоей сущности, или сущностям, которые обозначаются словом andedion, а оно, в свою очередь обычно переводится как «подземные/преисподние боги». Что можно сказать об этих зловещих созданиях, к которым автор надписи обращается в ходе более обширной магической операции (включающей просьбу к еще одному божеству — Мапоносу Арвенатису)? Подсказку можно найти в «Книге захватов Ирландии» (IV.56), где потусторонняя «демография» Племен богини Дану описывается в следующих словах: Dée in t-aes dano ocus andée in t-aes trebtha… Обычно это переводится так: «Боги (dée) были среди них искусниками, а не-боги (andée) — землепашцами». Однако слово andée, по-видимому, родственно галльскому andedion, поэтому вернее было бы истолковать andée как особую, конкретную категорию сверхъестественных существ, а не просто как «не-богов». С этимологической точки зрения, andedion/andée обычно рассматривается как соединение кельтского элемента dio(n) (ирл. dé), «бог(и)», с аффиксом ande-/an-, который присутствует и в валлийском названии потустороннего мира — «Аннон», Annwfn. Связь между этими «подземными богами» и Анноном, подземным миром, более чем вероятна. Принадлежность andée из Племен богини Дану к более низкому, земледельческому сословию согласуется с отношениями между детьми Дон и коренными обитателями подземного мира в валлийской традиции. Можно также вспомнить загадочный акт ритуального неистовства — Diaspad Uwch Annwfn, «вопль над Анноном»: по-видимому, этот крик испускали те, кто лишился наследства, и он знаменовал собой переход от статуса собственника к положению кабального, подневольного работника. Представляется вероятным, что и галльские andedion, и их ирландские эквиваленты тождественны «демонам Аннона» (dieuyl annwuyn), упомянутым в повести XI века «Килох и Олвен», где утверждается, что те заключены внутри Гвина ап Нудда, «чтобы не погиб этот мир». Эти теневые духи земли олицетворяли благие силы роста и плодородия, но вместе с тем внушали людям суеверный страх не только в древности, но и в Средние века.

На Британских островах сопоставимых эпиграфических свидетельств не находится, но упомянутые средневековые параллели с большой вероятностью указывают на то, что в Британии железного века бытовал культ подземных богов, схожих с галльскими andedion. Возникает искушение связать этих хтонических духов с загадочными «ритуальными колодцами» или «жертвенными ямами», которые с позднего бронзового века и далее встречаются по всей Британии и кельтскому миру^[2]. В этих ямах (которые, вероятно, понимались как входы в подземный мир) находят разнообразный погребальный инвентарь и вотивные предметы, в том числе человеческие кости, останки животных, зерно и прочие продовольственные припасы, керамику, монеты, железные слитки, использовавшиеся в качестве денежных единиц, и другие металлические изделия. Схожие хранилища вотивных предметов обнаруживаются в источниках, колодцах и других водоемах, которые, по-видимому, тоже считались вратами потустороннего мира. По-видимому, подобные клады отражают религиозно-магическое представление о договорных отношениях с хтоническим потусторонним миром, основанных на принципе «услуга за услугу»; по крайней мере, это простейшее из возможных объяснений. Рассуждая о частичном сходстве функций между зерновыми ямами и этими ритуальными колодцами раннего железного века, археолог Барри Канлифф замечает: «Содержимое этих ям легче всего объяснить гипотезой о том, что все это были умилостивительные приношения богам. Далее возникает соблазн предположить, что умилостивительный акт был связан с хранением посевного зерна, а “дар” богам приносили в благодарность за плодородие этого зерна и за снятый урожай или в надежде на ниспослание богатого урожая в новом году. Если так, то вероятность того, что практика хранения зерна в ямах была частью тогдашней системы верований, заметно повышается <…> Помещая посевное зерно на хранение в землю, люди вверяли его защите богов земли, и когда те выполняли свою задачу, их следовало отблагодарить» (Cunliffe 1993, 97—198). Ритуальные колодцы такого типа (переоборудованные из старых зерновых ям) часто встречаются на территории поселений или неподалеку от них, что подчеркивает причудливо «недиффиренцированный» образ жизни, характерный для раннего и среднего железного века. Микрогеография этих территорий указывает на то, что производство пищи, ремесленное производство и религиозная обрядовость были тесно переплетены между собой и привязаны к тем же местам, в которых люди ели, пили и спали. Крайнее проявление этой тенденции отражено в способах избавления от мертвых тел: человеческие останки нередко обнаруживаются посреди навозных куч или мусорных свалок, относящихся к тому же периоду. Но даже здесь нельзя исключать, что объектам, которые мы классифицируем как отбросы или мусор, в эпоху раннего железа могли придавать сакральное значение. В некоторых подобных случаях выясняется, что тела были посмертно расчленены, и это указывает на совершенно необычные, с современной точки зрения, культурные практики. Самая странная из практик такого рода — способ погребения младенцев, умерших при родах или вскоре после рождения. Их крохотные тела погребали в специально выкопанных ямках непосредственно на территории поселения, и в Южной Британии этот обычай сохранялся даже в римскую эпоху (ibid., 195).

Можно предположить, что в этом необычном (а вдобавок, малоизученном и еще менее того понятном) переплетении хтонического с бытовым отражалась духовная картина мира, распространенная по всей Британии в эпоху раннего и среднего железа, а кое-где сохранявшаяся до римского завоевания и даже позже. Велик соблазн связать эту картину мира с частным, домашним культом племенных богов, к которым относится лаконичная ирландская формула tongu do dia toinges mo thuath, «клянусь тем богом, которым клянется мое племя». Создается впечатление, что эти племенные или родовые божества были понижены в статусе до безымянных andedion только с появлением более дифференцированных богов, культ которых распространился на все племена благодаря друидическому жречеству в позднем железном веке^[3]. Но и после этого старые божества сохранили над умами людей некоторую власть, об устрашающем характере которой ярко свидетельствуют и зачин надписи из Шамальера, и страх, который вызывали «духи Аннона» даже в Средние века.

Повести «Мабиногиона» пронизаны хоть и неявной, но неотступной тревогой по поводу этих неумиротворенных духов земли. В Первой ветви пугающие исчезновения домашнего скота и даже новорожденных детей по умолчанию связаны с опустошительными набегами из хтонического подземного мира. В Третьей ветви чары, наложенные на Дифед, и похищение пшеницы несут в себе зловещий подтекст: сама земля жаждет мести и забирает свое, хотя «рациональное» объяснение этим событиям дается в несколько ином ключе. В Четвертой ветви противостояние между мирами человека и природы проявляется открыто и, наконец, разрешается эпифанией Ллеу.

Один из персонажей «Мабиногиона», возможно, напрямую связан с культом andedion: это Владыка Аннона (Pen Annwfn), роль которого в Первой ветви берет на себя Пуйл, король Дифеда, — однако есть все основания полагать, что хтоническое божество, носившее этот титул, было известно задолго до описанных в повести событий. В поэме «Сокровища Аннона» (XI век) из «Книги Талиесина» Владыка Аннона весьма показательным образом представлен как хранитель символа королевской власти — магического котла, который дает пищу только храбрым. В кельтской мифологии известны и другие «боги котла» — например, ирландский Дагда или галльский Суцелл. Подобных персонажей тоже можно предположительно связать с культом andedion. Особой властью над духами Аннона, как уже было сказано, обладал Гвин ап Нудд. Подобно Аравну из Первой ветви, он иногда именуется «королем Аннона» (Brehnin Annwfn). Так же, как и Арвана, его иногда изображают охотником: Гвин рыщет по лесам Аннона со сворой волшебных псов, белых с красными ушами, и подчас даже показывается людям на границе между человеческим и потусторонним мирами. Первая ветвь тоже начинается с подобной встречи, в результате которой король Дифеда, Пуйл, заключает договор с королем Аннона. Неявно подразумевается (и поддерживается как многочисленными намеками в самой повести, так и традиционными суевериями), что со стороны Пуйла это был опасный и, вероятно, даже глупый поступок. Многие дальнейшие события, особенно те, что описаны в Четвертой ветви, — непосредственные последствия этой сомнительной сделки с подземным миром. Но, судя по всему, духи Аннона представляют такую силу, которую невозможно проигнорировать или сбросить со счетов, коль скоро она уже о себе заявила. Приходится строить сложный нарратив, в ходе которого совершается целый ряд символических, ритуальных маневров, позволяющих выявить эту силу, вступить с ней в прямое противоборство и, наконец, нейтрализовать. Судя по всему, скрытое предназначение Четырех ветвей во многом связано с психологическим — или магическим — процессом такого рода.

[1] Надпись представляет собой цельный текстовый блок, без явно выраженных словоразделов. Поэтому границы слов, не говоря уже об их значении, допускают весьма разнообразные интепретации.

[2] Можно провести сравнение и с церемонией потлач, которая практиковалась среди индейцев северо-западного побережья Канады: в ходе этого праздника местные вожди прилюдно раздаривали свое имущество (в форме медных слитков, керамики или других вещей). Такие церемонии выполняли отчасти социальную функцию (как своеобразный акт «потребления напоказ», способствовавший повышению статуса), отчасти — обрядовую (как умилостивительная жертва подземным богам), а отчасти — экономическую (как способ перераспределения ценностей внутри общины) (Cunliffe 1994, 259).

[3] Р.А.С. Макалистер (Lebor Gabála Érenn, IV.194) уподобляет различие между dée и andée различию между di consentes, с одной стороны (древнеримскими «государственными» богами, к которым обращались высокопоставленные лица в ходе пышных общественных церемоний), и numina — с другой: местными или домашними духами, которые имели «доисторическое происхождение и которым поклонялись низшие сословия».

Will Parker (c)
Перевод: Анна Блейз (с)

Настоящий перевод доступен по лицензии Creative Commons «Attribution-NonCommercial-NoDerivs» («Атрибуция — Некоммерческое использование — Без производных произведений») 3.0 Непортированная.