Про Геракла

Автор: Лукиан Самосатский  
Перевод и примечания: Н.П. Баранов

1. Геракла кельты называют на своем местном языке Огмием, причем изображают этого бога в очень странном виде: он у них оказывается глубоким стариком, с плешью на темени, с совершенно седыми остатками волос на затылке, с кожей, сморщенной и загорелой до черноты, как у старых мореходов. Скорее можно было бы предположить, что перед нами — один из подземных обитателей Тартара, какой-нибудь Харон или Иапет, словом — кто угодно, только не Геракл. Но и в таком образе Огмий сохраняет все же снаряжение Геракла: львиная шкура накинута, палицу держит в правой руке, колчан подвешен, и натянутый лук выставляет вперед левой рукой, — словом, что касается снаряжения, это настоящий Геракл.

2. Я думаю, признаться, что кельты в насмешку над эллинскими богами придают Гераклу столь противный обычаю вид и подобным изображением бога мстят ему за то, что он однажды совершил нападение на землю их и угнал добычу, — когда в поисках стад Гериона он пробежал большую часть западных стран.

3. Впрочем, самое непонятное в этом изображении — еще впереди. Дело в том, что этот Геракл, хотя и старик, влечет за собой целую толпу людей, причем все привязаны за уши. А привязью служат тонкие цепочки, из золота и электрона^[1] сработанные и подобные прекраснейшим ожерельям. И вот, люди, увлекаемые столь слабой цепью, даже не помышляют о бегстве, хотя они могли бы легко убежать, и вообще не сопротивляются и ногами не упираются, не откидываются всем телом назад, борясь с увлекающей цепью, напротив, со светлыми и радостными лицами они следуют за уводящим их богом и, славословя его в один голос, сами спешат и, желая забежать вперед, ослабляют узы, и, кажется, опечалены будут, если получат свободу. Не премину я рассказать и о том, что показалось мне в этом изображении всего неуместней: не зная, куда прикрепить концы цепочек, — так как правая рука Геракла уже занята палицей, а левая — луком, — художник просверлил кончик языка, заставив бога языком увлекать пленников, и он ведет их таким образом, повернув к ним лицо и улыбаясь им.

4. Я долго стоял, глядя на это изваяние, дивясь, недоумевая и возмущаясь. Тогда один кельт, стоявший рядом со мной, не чуждый, как обнаружилось, эллинской образованности, — один из местных философов, я полагаю, — обратился ко мне на безукоризненном греческом языке и сказал: «Я разрешу тебе загадку этого изображения, чужестранец. Я вижу по тебе, что ты совершенно сбит с толку. Мы, кельты, в отличие от вас, эллинов, не думаем, что Слово — это Гермес, но Гераклу его уподобляем, так как последний гораздо сильнее Гермеса. Не дивись и тому, что бог изображен стариком: ведь одно только Слово имеет склонность в старости как раз являть совершенный расцвет, — если, конечно, не лгут ваши поэты, говоря, что

…в сердце у юноши ветер гуляет^[2],
старик же
Всегда найдет слова мудрее, чем юнец^[3].

Так точно и у вашего Нестора течет мед из уст^[4], и троянские старцы рассыпают лилейные цветы красноречия^[5]: насколько я помню, поэт называет лилиями цветы.

5. Таким образом, если этот старик, Геракл — Слово, увлекает людей, за уши привязанных к его языку, — то и в этом ты не найдешь ничего странного, зная близкое родство ушей с языком. И ничуть это не оскорбительно для бога, что язык у него просверлен. Вот, я припоминаю ямбы одной из ваших комедий, которые тоже мне знакомы:

…да, да: всегда
У болтунов просверлен кончик языка.

6. Вообще мы полагаем, что и сам Геракл, бывший человеком мудрым, при помощи слова совершил все свои деяния и побеждал большей частью силой убеждения. Например, стрелы его — это, по-моему, острые слова, меткие, быстрые, пронзающие сердце: недаром и вы утверждаете, что слова — «крылаты»^[6].

7. Так говорил этот кельт. И вот, когда я по случаю нынешнего моего выступления здесь, перед вами, спрашивал самого себя: прилично ли будет мне, человеку уже таких почтенных лет, давно переставшему говорить перед слушателями, снова отдавать свои речи на голосование столь многочисленного судилища, мне как раз пришло на память это изваяние. Я очень боялся, что, пожалуй, кому-нибудь из вас мой поступок покажется мальчишеским, не по возрасту легкомысленным, и что после него какой-нибудь начитанный в Гомере юноша выбранит меня, сказавши:

Сила твоя сокрушилась, теснит тебя тяжкая старость,
На ноги слаб твой слуга, и медлительны сделались кони^[7],

— насмешливо намекая последним стихом на мои ноги. Но, как вспомню о моем старике — Геракле, чувствую себя способным все сделать и не стыжусь отважиться на столь великий подвиг, ровесником будучи тому изваянию.

8.  Итак, прощайте, и сила, и быстрота ног, красота и все, чем мило нам тело! И Эрос, твой Эрос, теосский певец^[8], поглядев на меня, на мою бороду с проседью, пусть улетает прочь, взмахнув золотыми отливами крыльев, — я отвечу: «Что до того Гиппоклиду?»

Но в слове разумном теперь мне было бы самое время стать вновь молодым и зацвести, и заколоситься, и увлекать как можно больше людей за собой, накинув им цепочки на уши, не скупиться на стрелы, ибо опасности нет, что ненароком опустеет колчан мой.

Видите, как я уговариваю себя не огорчаться моими годами, моей старостью. И поэтому отважился ныне спустить на воду давно уже стоявшее на суше суденышко, оснастив его, насколько позволили средства, и снова выйти в открытое море.

Будьте же и вы благосклонны, о боги, и наполните парус, ибо сейчас всего больше нуждаемся мы в крепком, попутном и дружеском ветре, чтобы о нас, если достойны того окажемся, кто-нибудь сказал словами Гомера:

Вот так бедра — глядите — старик под лохмотьями прятал!^[9]

Автор: Лукиан Самосатский 
Перевод и примечания: Н.П. Баранов

Настоящий перевод доступен по лицензии Creative Commons «Attribution-NonCommercial-NoDerivs» («Атрибуция — Некоммерческое использование — Без производных произведений») 3.0 Непортированная.